Об Ингмаре Бергмане

Ингмар Бергман  – то единственное, что можно называть настоящим кино; когда нет какой-то узконаправленной школы, нет иных принципов создания картины, кроме общих законов кинематографа, нет заигрывания со зрителем и излишней увлеченности собой, а есть та другая, альтернативная, но полностью правдивая реальность, невозможность существования которой понимаешь так же полно, как и жаждешь в ней очутиться. Хочется в день памяти великого режиссера поделиться с вами найденными материалами о том, каким он нам навсегда запомнится.

От ярких, но не всегда удачных первых лент, до нарочито-холодной «Сарабанды» Бергман снимал, думал и жил по-своему, не разрушая основ, но и не стремясь создать уникальной школы кинематографа. Причем, режиссер не только ставил, но и писал сценарии к своим лентам сам, и если и прибегал к помощи сценариста, по ходу съемок полностью менял его идеи, заменяя их своим видением фильма – как делали Чаплин, Тарковский, Эйзенштейн, Феллини. Моцарт от кино, Бергман умел живописать красотой любую сложную философию, и картины его, в первую очередь, — это произведения почти музыкальные, созидающие мысль из чувства.

 
А помните этот эпизод из «Фанни и Алекандра», где Александр в первый раз в жизни узнает о смерти человека? Если вам посчастливилось видеть этот фильм – именно таким для вас наверняка и теперь представляется страшная, но притягивающая смесь ужаса и восторга, охватывающая все существо ребенка в момент встречи с чем-то новым, еще не узнанным, еще не понятым.

 
Павел Руднев в своем живом журнале опубликовал фотографии Шведского королевского театра, где Бергман долго работал режиссером и директором — всего он сделал около сорока постановок. Всю суть театра, эту каплю интимного сопричастия тайне искусства в море правды шведский режиссер сумел перенести в кино, которое, казалось бы, имеет мало чего общего со сценой. А киноязык, которым работали Бергман и его  гениальный друг и напарник, волшебник-оператор Свен Нюквист (скончавшийся в прошлом году – наверное, на небесах они тоже будут работать вместе), – это уже из разряда нечеловеческой красоты.

 
Невероятно активный во всех сферах жизни – при фантастическом количестве снятых фильмов, он успевал без устали заниматься своим театром, заводить романы с женщинами (у него было пять жен, которые принесли режиссеру девятерых детей), бывать и тут и там – и при этом не бывать там, где он должен был быть (на вручении некоторых из своих девяти «Оскаров», например), выступать, защищать, защищаться… При этом он совсем не был тем, что сегодня принято называть медийной фигурой: он больше работал, чем говорил и позировал, а если он говорил и позировал — значит, он так работал.

 
Бергман не привязан к определенной эпохе кино – разве что к XX-му столетию целиком, и к той его части, которую можно назвать созидательной, которая не испорчена постмодернизмом, войной, политикой, бесплодием. Картины его чисты, безупречны, и, самое главное – честны, как лица бергмановских героинь. И не даром говорят, что Бергман как никто понимал женщин – и как никто умел передать их чувства на экране.

 
Да, именно это и сделал Бергман своей жизнью: победил в себе смертного человека.

Дополнительные материалы:
Биография Мастера;
Статья о последних десятилетиях почти затворнической жизни Бергмана на острове Форё.

Взято на Айловсинема у сообщника narsul с его разрешения.