Зал. Большой экран. Сзади никого. Слева-справа никого. Кресла с высокими спинками – спереди никого не видно.
Я одна. Один на один с Царем.
О фильме много говорили, спорили и до, и уже после премьеры. Кто-то увидел «лубок» и псевдоисторизм, а кто-то глаза Олега Янковского. Изучать историю по художественным фильмам занятие неблагодарное и, по меньшей мере, странное - для этого есть другие источники.
«Царь» оказался фильмом о нас, и для нас. Режиссер говорит с сегодняшним зрителем о вечных вопросах бытия, показанных через призму конкретных исторических событий и личностей.
Для меня в фильме одними из главных оказались две сцены.
Молитва опричников во главе с Иваном Грозным. Во тьме кромешной храма – лица, освещенные тусклым желтоватым светом горящих свечей. Черные капюшоны, резкие тени на лицах, спокойные движения рук, осеняющих крестом… Красивыми, хорошо поставленными голосами звучит молитва…
И другая сцена. Молитва монахов, не отдавших на поругание тело Филиппа, в горящем храме. Деревянная церковь, горстка измученных людей со светлыми лицами, огонь и… тишина. Тишина, которая стократ сильнее красивых песнопений, ибо в ней – устремление. Не дань традиции, не соблюдение установленных правил и формальностей, не во имя, а скорее, вопреки.
В те далекие времена атеистов не было, молятся все, и опричники в том числе. Веруют ли? Низменные чувства и эмоции берут верх, не дают взрасти в несчастных душах росткам устремлений, заглушают их тьмой и смрадом пыточных камер, кровавой жестокостью забав.
Потому ли так больно ударяет по глазам после сумрака подземелий и тьмы царских палат – цветущий белый сад митрополита или белая стена царского дворца?
Где находится та грань между верой и безверием, когда слепое поклонение и фанатизм застит взгляд, когда уста исступленно повторяют слова священных писаний, взывая к Богу: подай знак, отзовись!
А знаки Господни – вот они. В глазах Ивана Колычева, на дыбе повторяющего: «Не вор». В глазах блаженной девочки, идущей с иконой на медведя, чтобы защитить человека, остановить беспредел. В глазах Филиппа: «Суди МЕНЯ! Я – виновен!» В глазах монахов, добровольно принимающих мученическую смерть.
И тут же, рядом, как антитеза – леденящий, обжигающий холодом, взгляд Малюты Скуратова, бесстрастные каменно-черные глаза Басманова, вылупленные остекленевшие глаза шута Вассиана, бегающие истерично-блестящие глаза Ивана Грозного.
В одних глазах – глубина. Глубина, в которой – боль, страдание, вера, жизнь. В других – отражение. Отражение жестокой действительности, порождением которой они же и являются. Что стоит за этим отражением – пустота? Свет, спрятанный так глубоко, что не верится – есть ли он там, был ли, будет ли? Взойдет ли в потомках?
Очень хочется верить. Верить в то, что жертвы не напрасны. Подвиг подвижников сеет зерна сомнения в заплывшие жиром мозги обывателей, заставляет думать, побуждает веровать. И тогда тиран, оставшись в одиночестве, будет вопрошать: «Где мой народ?» Ведь без толпы еще более слабых под ногами, он бессилен.
Можно много говорить о сравнительных параллелях - Государственная власть и Церковь, Религия и Вера, Зло и Добро… Фильм многослоен и многогранен. Каждый увидит свое, близкое и животрепещущее. Услышит свои вопросы и будет искать свои ответы.
Я открыла для себя в этом фильме актера Алексея Макарова, который заставил меня плакать в зрительном зале. По новому, с неожиданной стороны увидела Юрия Кузнецова и Александра Домогарова. Побольше бы им фильмов, в которых есть возможность раскрыться, блеснуть гранями таланта, каждый из актеров оказался им не обижен. А еще… простила режиссеру его «Ветку сирени» о Рахманинове, для меня – фильма-разочарования, после которого фамилию Лунгина я слышать просто не хотела.
"Видящий да увидит, слышащий да услышит".
